ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой - Анатолий Шерстобитов

Ну а Дикон цвел и пах в столь родной для него среде, блаженствовал червем в навозе, номера-выдрючки следовали с завидной неиссякаемостью. Чего стоит, к примеру, лишь одно из последних его пари. А поспорил он, что на работу он будет прибывать более разнообразными способами нежели его оппоненты, и превзошел их с изрядным запасом, выспорил что-то около полусотни. Приезжал он тогда на работу и в тележке, влекомой Макнамарой, и, как падишах, на носилках, и задом-наперед на своем дырчике, приходил он на ходулях, третьим в пирамиде на шее у друга, ползком, верхом на ишаке Федора Исаича, на крыше гибрида-«москвичонка» учителя…

При всем при этом тезка был до болезненности ревностен к чужим номерам, также потешающим мужиков. Так изредка, я разыгрывал роль этакого сердечного поверенного между ним и Катериной Мызгиной, бабой, что запилась и опустилась до легендарности, ей тогда было чуть за сорок, но остались от нее лишь жалкие останки еще ходячего человека. Я же, будто бы по ее просьбе, заклинал не бросать ее, возобновить отношения, потому как понесла от него и угрожает лечь на рельсы, если он откажется от грядущей крошки.

В довесок я зачитывал фрагменты из якобы посланного ею письма с душераздирающими признаними и ласкательными обращениями, вроде: «тополек ты мой стройный в кепулечке», «зоренька моя желанная» и так далее. Вову такая раскладка сил – он мишень дружеских шуток – нервировала, дело, как правило, кончалось тем, что он хватался за железки, я же с дурашливыми воплями убегал, проклиная судьбу связного. Но что железки – детская шалость, если опрометчиво забыть, что дело имеешь с законченным шизиком, я забыл однажды и едва-едва за это сурово не поплатился.

Дело было весной, где-то в мае, пришла ранняя жара, буйство зелени и цветенье вселяли похотливую истому, рассеянными ногами парочки убредали в ближние рощи, где вводили в заблуждение наивную природу, делая вид, что хотят размножаться. Наш Вова же пристрастился тогда гонять на Карасевку, озерцо километров за пять от города, принимать там водные процедуры. Макнамара отставал, не справлялся со скоростями дырчика, потому как движок был форсирован с помощью дяди Вани – на поршеньке стояло дополнительное кольцо, заполованы края впускного окна, моторная звездочка уменьшилась на пару зубцов, словом, с учетом бараньего веса седока, аппарат стал куда проворнее, обходил лихо многие мотоциклы, чем здорово ранил самолюбие владельцев.

А на Карасевке царила благодать – чистейший воздух, зелено-нетоптано, у воды березовая рощица, чуть подальше густая полоса железнодорожных лесопосадок. Озерко неглубокое, вода теплая, а самое главное, почти не бывает посторонних глаз – далеко, все отдавали предпочтение более близкому водоему на кирпичном карьере. Для тезки фактор немаловажный, наиглавнейший, ведь самокритично он осознавал, что обнаженным смотрится неважнецки – ножонки прутиками, ребра наружу, кожа синевато белая, на тонкой шеенке, будто из груди растущая огромадная голова, а меж лопаток самое главное украшение. Бр-рр! упырь, только и пугать детишек неслухменных, да и то осторожно, не на ночь, да чтобы снимок был не совсем четкий.

Была у меня такая фотография в интерьере Карасевки, кому не показывал, плечами гадливо передергивали, и бывают же, мол, ухмылки в природе. Как тут не помянешь добрым словом пращуров, кто изобрел одежду, маскирующую от нас кое-какие достоинства соплеменников. Но и в заблуждение можно легко впасть, купиться, начнешь растелешивать кой-какую мадамочку, освобождать ее от шлеи и прочих чрезседельников, а она расползается в такую безобразную квашню, что желание и прочие эрекции безвозвратно чахнут.

Я вот одно в связи с этим недопонимаю, ну ладно, Дикон наш рихтовке уже не подлежит, но сколько рядом людей жирных, беззубых, неряшливых до безобразия, омрачающих только одним своим видом настроение нормальных собратьев, могущих, но нежелающих привести себя в порядок, то есть уроды самостийные, но почему нельзя таких одернуть строкой закона, штрафовать, все же на благо обществу, для косметики его лица.

Так о Диконе. В тот благославенный денек он уже привычно поспешил после работы на озерко, поднять тонус перед вечеркой. Вот он блаженно приступил к омовению, потом разыгрался – стал нырять, плескаться, пробовал плавать и лежать на спине, но получалось неважно, топор топором. Порезвился так с полчасика, изредка пугливо и настороженно озираясь по сторонам, чуть озяб и вылез, поспешил к мопеду, поскорее одеться, дабы не осквернять продолжительно тамошнюю красоту и гармонию.

Подбежал и разулыбался оторопело – одежки-то, ку-ку! не было! вот так фокус… Постоял с приоткрытым ртом, покусал ногти в сильной задумчивости и стал щупать на всякий случай землю, может глазыньки подводят, утомились ведь за день-то глазыньки на производстве. Нет, не подводят, сандалеты с кепкой лежали, а вот рубашка с брюками – ку-ку! Метнулся было на поиски, обежал рощицу, с полгектара посадок – бесполезно. Сел под кусток, отжал трусики и чуть всплакнул с подвывом. Во второй круг промялся в поисках, нет, не сыскивалась амуниция. Энергичность в движениях Владимиру стали диктовать также комарики, здесь они под вечер внушительными эскадрильями поднимались на крыло и нешуточно свирепствовали в поисках лакомого провианта, кровушки.

Надумал тезка вернуться к дырчику, а оттуда голоса оживленные, парочка подъехала на грузовом «Москвиче» и давай озоровать очень смело, в надежде, что свидетелей до шестнадцати тут не предвидится. Схоронился Вова за кустик, поскрыпел зубенками и снова всплакнул, но уже без подвыва, для конспирации. А протер слезки, навел как следует резкость и ахнул, ба! да ведь это его Верочка, Веруня, Вероненочек, а шшупает-мнёт её так бессовестно товарищ по работе, так милый его сердцу, сосед, тезка!..

Но вот он, сосед-тезка, отвлекается от обнаженной грудки его любимой и случайно обнаруживает дырчик, признает его обрадованно, что техника его коллеги, члена их комсомольской организации, по поручению – политинформатор в цехе эксплуатации, предполагает, что, скорее всего, Владимир где-то рядом, возможно, ищет дикий лук, в нем так много витаминов роста. Верочка поправила обе части своего пляжного гардероба, я извинился за внеплановый антракт, и мы стали в два голоса кликать его ласково, аукать, а потом решили поискать его и напугать неожиданным появлением. По шороху травы и листвы можно было легко определить, что после этого тезка проворнее ящерки отполз и резво умчался в дальний непролазный кустарник, где, возможно, с досады погрыз не только прутки, а даже земельку. А чего грызть-то, все ведь по собственной заявке.

Вернулся он тогда домой, по рассказу его маманьки, глубокой ночью, по-индейски обмундированный в лопухи, морда шире плеч – комарики не упустили случая, попировали. Долго шагал Владимир еще затем, что бензина в бачке не оказалось, дырчик пришлось толкать. Уже в родных стенах он утратил собранность, подразмяк, и его даванула истерика, сеанс комаротерапии довершил укольчик «скорой».

Истерика? вот-те раз! а ведь по его же формуле, заметкам, что я уже частично цитировал, он был сторонником воспитания очень жесткими (в довесок к «подарку судьбы») обстоятельствами, все эти закалочные процедуры таким как он, мол, только во благо. Если же их нет, а наша пресная жизнь так скупа на эстремальные ситуации, то их, эти ситуации, надо создавать искусственно, самостоятельно, только тогда, мол, произойдет желанный укреп воли и тела, только тогда дальнейшие трудности будут легкоодолимы и нежелательных сбоев в ходе неизбежного блистательного воспарения надо всеми серыми не произойдет.

У Вовы в заметках на этот счет даже приводился жизненный пример, насколько, мол, все это благотворно. Так одному американцу дали пожизненный срок за убийство, но он не опустил рук и стал пристально наблюдать сквозь решетку за птичками, настолько пристально, что стал авторитетнейшим ученым орнитологи, теперь на его имя со всего света идут письма, где авторы умоляют дать им ту или иную консультацию. А кем бы он стал, не укокошив человека, оставшись на воле? да никем, серенькой заурядностью.

Так что, по Вове, очевидна полезность и тюрьмы, не обязательно пожизненной, а так, лет на пяток встряхнуться, раз в обыденной жизни эквивалента подобным ощущениям не сыскать. Судьба, к слову, выполнила и эту его заявку, но об этом чуть позже. Такие вот внушительные наметки, но маленький пустяк, и уже надо кликать «скорую».

– Дикон – судия, прокурор, палач – Лишь чудо отводит прицельный выстрел из обреза – Замирение из тактических соображений – Великолепная четверка – Фиаско микрошефа Гены —

На следующий день, после обеда, я увалился на травку за котельную со свежим «Советским спортом», каюсь – недосыпал, слабел от игрищ с той же Верунькой и прочими, кому так недостает мужеского внимания и ласки. Только наладился я подремывать, как услышал чье-то сопение, отодвинул газету с лица – Дикон!.. стоит падла метрах в трех и целит мне в голову из двухствольного обреза! Боже, какая дикость! в нашем-то цивилизованном мире и такие пещерные страсти-мордасти!.. Ну что может почувствовать в такой момент нормальный человек?!. Я оцепенел, оледенел нутром, с секунды на секунду может произойти непоправимое! Страх и волна слабости сыграли со мной коварную штуку – джинсы мои в паху потемнели от влаги. Как ни парадоксально, но именно это меня и спасло – Дикон осклабился и чуть опустил обрез, намереваясь, по всему, отпустить издевательский комментарий.